Пати хард. Часть вторая.

[Accel-Lime]

Она же и последняя, но от того не менее восхитительна.
За все тем же не моим авторством.
Я очень благодарна.

Парт ту. Рекомендую сперва прочитать первую чуть ниже.

Водные струны у парня в руках - они как нейлоновые, только послушнее и более схлёсткие, - и он мучительно решает, что с ними делать. Первое бешенство прошло, но взамен появляется что-то другое - темный рокочущий смех.
Бей.
Бей того, кто не сможет ответить. Унижай слабого! Упивайся властью, наслаждайся жестокостью, выпусти Зверя!
Темному тошно, Темному мерзко и сладко от этого рокота; пространство густое и вязкое от противоречий, и Алекс застыл в нем, как пылинка в солнечном луче.
Такой покорный, можно сделать с ним что угодно... И никто не узнает.

Слава дает себе слово, что не пожалеет. Он клянется, что не превратится в Зверя. Но Тьма говорит с ним, она впервые такая настоящая, обволакивающая - как можно ей отказать...
Плеть взмывает вверх, струны беззвучно распарывают густоту и сомнения, и воздух снова становится свежим и неосязаемым. Ротт обрушивается на колени, как марионетка, которой разом обрубили все нити. Он растерян и зол, но почему-то не пытается освободиться; руки туго связаны за спиной.
Струны веером ложатся поперек груди, оставляя на рубашке пять тонких разрезов с алыми сердцевинами. Парни отшатываются друг от друга, встречаются недоверчивыми взглядами.
А потом Ротт _ухмыляется_. С грубым кляпом, который портит мимику, связанный и окровавленный, он щурится, торжествующе смеется одними глазами - и за это хочется сделать ему так долго и изощренно больно, чтобы усмешка навсегда отпечаталась на лице и вечно напоминала об этой боли.
Славу выносит из собственной головы.

Струны-розги нежно свистят и звонко щелкают, встречаясь с телом. Они быстро обнимают за плечи жгучим захлёстом, расчерчивают спину в косую линейку, обвиваются вокруг бедра, как змея, и неохотно отпускают, медленно, с шипением, освобождаются и бьют вновь.
Слава входит в какой-то яростный транс, он заворожен зрелищем четких сочащихся кровью линий; нежный свист до удара и хриплый стон после, рука с плетью взмывает крылом и обрушивается со всей силой - это прекрасно, как драконбол, экстремальное развлечение, восторг и опасность полета.
Алекс держится в вертикальном положении, хотя качается от каждого щелчка плети, он напряжен до дрожи, голова запрокинута к потолку, и стоны превращаются в неравномерный вой, перемежающийся вскриками. В распахнутых глазах проступает безумие, восторг, экстаз и слезы, и очередной удар отбрасывает его на пол, как сломанную куклу. Ротт всхлипывает и медленно подтягивает колени к груди, сжимаясь в защитную позу.

Плетка вытекает из рук Ковыля розоватой капелью. Он подходит к измученному телу, рассматривает его как впервые - с ужасом, отвращением и жалостью, как будто не сам сделал его таким.
Он же обещал, что не пожалеет.
Ротт не мертв - в нем едва теплится жизнь, и это еще неприятнее смерти. Слава садится рядом. Снимает повязку со рта, вытирает кровавую слюну в порванных уголках губ. Аккуратно прижимается к губам Алекса своими - не поцелуй, а скорее искусственное дыхание, но в пересохшую глотку Ротта устремляется не воздух, а вода.

Все это дико логично и просто дико. Тьма опустошает, но сперва обманывает - окрыляет, а потом превращает в ничто.
Алекс дрожит; Слава укрывает его шерстяной паутиной и ложится рядом. Кладет ладонь на израненное плечо - руки холодны, как лед.

Тьма окрыляет и опустошает, и это потеря для тех, кто Свет. Но для тех, кто тонет в собственной Тьме, это благо, короткий отдых в бешеной гонке.
Наверное, так (?)
Парень закрывает глаза и обнимает другого за плечи.
Если внутри пустота, в ней может поселиться угодно. Пусть это будет Свет.